Кефе

Захватив Каффу, турки сохранили за ней положение главенствующего торгового и политического центра в Таврике и Причерноморье. Они переименовали город на созвучный прежнему названию лад - Кефе (турки называли город также Кучук-Истамбулом - Малым Стамбулом, Ярым-Истамбулом - Полу-Стамбулом, в то время как европейцы обычно придерживались его генуэзского имени), учредили при нем военно-административный округ - эйялет, куда входили, за исключением Гезлева (Евпатория), все укрепления прибрежных и горных районов полуострова, и подчинили ему отдельную провинцию - ливу, которая включала в себя акваторию Азовского моря, восточный Крым, а также часть Тамани. О роли Кефе в иерархии заморских владений османов говорит хотя бы тот факт, что пост губернатора Кефского эйялета дважды занимали ближайшие родственники султана: в конце XV века - Мехмед, сын Байезида II, а в начале XVI века - его племянник Сулейман, получивший впоследствии известность как Салиман Великолепный.

С утверждением новых хозяев в прежних владениях итальянцев татары оказались в вассальной зависимости от Турции. Это положение закреплялось специальным договором, предоставлявшим турецкому султану право сажать на трон крымских ханов, а равно и лишать их престола по собственному усмотрению. В соответствии с ним крымские татары были обязаны «воевать или заключать мир» сообразно с интересами Османской империи. Верховенство Оттоманской порты подчеркивалось, наконец, в том же договоре особой статьей, которая требовала от татар молиться в мечетях о крымском хане «после моления о великом султане».

Мехмед II сохранил жизнь Менгли-Гераю и в 1478 году вернул ему крымский трон. Ко времени возвращения Менгли-Герая к царствованию функции столицы государства крымских татар сосредоточились в Бахчисарае, и Солхат уже не являлся сколько-нибудь значительным административным, экономическим (или ремесленным) центром полуострова. Территория Крыма делилась в хозяйственном отношении на две основные зоны: южнобережную, пределы которой приблизительно соответствовали генуэзской Кампанье, и степную. Преимущественным занятием населения степной части Крыма было полукочевое скотоводство. Столь же важным родом его «экономической» деятельности являлся разбой, главная цель которого обычно сводилась к захвату невольников. В течение XV - первой половины XVI века татары почти не занимались землепашеством, вследствие чего Крым постоянно нуждался в привозном хлебе. Он поступал сюда вначале в основном из Турции, которая, в свою очередь, и сама импортировала пшеницу из различных регионов Средиземноморья. Позднее из-за ослабления Османской империи этот источник начал постепенно иссякать, и теперь уже Стамбул должен был полагаться на крымскую житницу. Турецкие историки связывают переход татар-степняков к оседлости с именем Сагиб-Герай-хана. Он повелел кочевникам сломать телеги, служившие для переездов и перевозок их имущества, и закрепил за ними земельные наделы, пригодные для производства зерна. Несмотря на примитивную технику обработки земли, в благоприятные годы полученного там хлеба хватало как для удовлетворения собственных нужд, так и для поставки его на экспорт.

В отличие от степняков, по традиции, установившейся во времена генуэзского владычества, население Южного и Юго-Восточного Крыма занималось садоводством и огородничеством. Наряду с крупными феодальными поместьями здесь существовали сельские территориальные общины - своего рода кооперативы, которые унаследовали как проверенную временем культуру земледелия, так и некоторые издавна существовавшие там общественные институты социальной и экономической организации деревни. Относительно успешное и стабильное развитие сельского хозяйства в южнобережных районах предопределялось во многом устойчивостью их экономических связей с Кефе.

В первой половине XVI века в Кефе насчитывалось лишь немногим более 3 тыс. очагов, хотя и при этом она оставалась заметным центром международной торговли. Полувеком спустя современники описывают ее уже как «огромный город» с 80-тысячным населением, на рынки которого «ежедневно въезжают 500, 600, 900 и 1000 телег» с товарами, тогда как «под вечер ни на одной из них ничего не остается для продажи». Значительная часть этих товаров предназначалась для экспорта в Константинополь, Азию, Персию. В их структуре важное место занимала, как и ранее, соль, продукция скотоводческого хозяйства и морского промысла. Добыча морепродуктов получила в Кефе особое развитие. Торговля рыбой составляла едва ли не основной род занятий жителей ее предместий. Турецкий путешественник Эвлия Челеби перечисляет виды рыб, которые промышлялись в середине XVII века непосредственно у берегов Кефе: тезкез, леврек, текер, яхуд, ускумру, беркер, - утверждая одновременно, что «таких нет в океане и других морях». Он говорит, что «посолив, ее грузят на многие сотни кораблей, а затем развозят по базарам всех климатов».

Помимо этих и некоторых иных товаров, через Кефе переваливалось зерно, которое в одних случаях ввозилось на территорию полуострова извне, а в других - шло из Крыма на экспорт. Однако основные ее доходы складывали пошлины и налоги, получаемые от торговли невольниками. На фоне устойчивого внешнего спроса на них охота на людей стала чем-то вроде профессии для значительной части татар. Как свидетельствует один из писателей:

В период расцвета османской Кефе объем торговых операций, осуществлявшихся через ее гавань, превосходил уровень времен генуэзской колонизации. Превалирующая, как и прежде, роль порта в экономической жизни города отразилась в преемственности архитектурного облика его урбанистической среды, важнейшим элементом которой являлись сооружения каффской крепости.

Средневековые наблюдатели находили ее все еще «очень красивой и крепкой» даже по прошествии полутора столетий с тех пор, как она перешла в руки османов. Турки не внесли принципиальных изменений в систему генуэзской фортификации, если не принимать во внимание инженерных мероприятий, направленных на создание специальных артиллерийских позиций и дополнительное укрепление эскарпа. Эскарп упоминается в дошедших до нас свидетельствах различных авторов как составная часть наружных стен, «дублированных, заполненных землей» и обведенных рвом. Челеби уточняет данные об этой двойной ограде:

Очевидно, что Челеби подразумевал под 117 башнями, кроме изначальных опорных пунктов обороны, еще и бастионы, выдвинутые наружу из фронтального откоса рва. Многие из них были снабжены казематами и тем самым действительно напоминали башни.

Хотя авторы XVII века используют для характеристики Кефе как крепости эпитеты сплошь превосходной степени, ее оборонительные сооружения являлись к тому времени безнадежно устаревшими. Уже с начала XVI века в бою стали применять пушки, стрелявшие тяжелыми чугунными ядрами. Они достаточно легко разрушали любые из прежних фортификационных строений. Эти нововведения вызвали переворот в оборонном зодчестве. Теперь защитные сооружения приходилось устраивать таким образом, чтобы осадному огню артиллерии противника открывался только минимальный по площади фронт. Место крепостных стен заняли земляные валы, лишь облицованные каменной кладкой. В случаях, когда старые стены сохранялись, за ними изнутри набрасывались земляные насыпи, сообщавшие куртинам дополнительную прочность. Поверх них устанавливались контросадные батареи. Одним из наиболее важных элементов в комплексе оборонительных сооружений становится ров, защищенный целой системой особых укреплений, которые оборудовались так, чтобы каждая его часть прикрывалась надежным фланговым огнем. В свете этих новых требований к искусству фортификации стены Кефе представляли собой не более чем ограду, способную препятствовать только случайным набегам, но не планомерной осаде.

Иногда полагают, что турки использовали в качестве артиллерийских позиций верхние ярусы башен генуэзской крепости. Подобные утверждения кажутся несостоятельными по целому ряду причин. Было бы достаточно сослаться на чрезвычайную тяжесть пушек XV-XVII веков. В это время для стрельбы всего лишь трехкилограммовыми снарядами на деревянный межъярусный настил башни пришлось бы поднимать орудие весом от 0,75 до 1,2 тонн. Фортификаторы Кефе должны были устанавливать свои батареи на естественных возвышенностях, предварительно разбирая какие-то участки старых стен, или выносить их за пределы крепости. Второй вариант размещения артиллерии был реализован ими на практике с созданием соответствующих боевых позиций вблизи куртин юго-восточного сектора внешней крепости, известных сейчас только по старым рисункам, а также при строительстве бастиона из шести ронделей, предназначавшегося для артиллерийского прикрытия подступов к городу с северо-запада и отчасти - для контроля над гаванью (от этого бастиона до нас дошли только три ронделя с куртинами).

С появлением бастиона в конце XVI или начале XVII века по соседству с башней святого Константина роль последней как опорного пункта обороны существенно снизилась. Данное обстоятельство позволило османам укрепить наружные основания упомянутой башни мощными кладками контрфорсов, хотя та и потеряла при этом нижний ярус бойниц.

Челеби сообщает о двенадцати «крепко и надежно построенных» железных воротах внешнего кольца укреплений. По его данным, со стороны суши город открывали четверо двустворчатых ворот с подъемными мостами перед ними: Куле-капу (Башенные), Якуб-ата-капу (Патриарха Якуба), Юсуф-хан-капу (Хана Юсуфа), Арслан-капу (Львиные). Он говорит при этом о Башенных воротах как о «смотрящих на север». Их можно, вероятно, отождествить с Кайгадорскими воротами генуэзской крепости. Другие проемы перечисляются им как следующие по порядку «наверх» - то есть в сторону предгорий начиная от первого из названных. Прочие ворота располагались вдоль берега залива. Путешественник выделяет особо среди них двое ворот: Искеле-капу (Портовые) и Лиман-капу (Ворота залива). Портовые ворота, безусловно, следует отождествить с Главными морскими воротами генуэзской Каффы; второе из этих «надежно сделанных и красивых» сооружений являлось, очевидно, Воротами дока. Остальные ворота располагались в куртинах морского фасада к западу от цитадели, представляя собой в большинстве обычные калитки с железными полотнами.

Цитадель каффской крепости - Ич-хисар (внутренняя крепость) являлась административным и деловым центром города и при османах. На ее территории размещались резиденция губернатора «Дворец пашей», таможня, основные склады и некоторые другие объекты, которые в целом являли структуру, унаследованную турками от генуэзцев. Наверное, поэтому местное население в обиходе именовало эти укрепления чаще всего Крепостью франков – «Френк-хисар». Касаясь внутренних укреплений, Челеби упоминает, наряду с цитаделью, еще одно пространство, примыкавшее к ней с восточной стороны и защищенное «отличной каменной стеной». Он называет эту крепость Нарын-хисаром и говорит, что она стоит «на вершине выдающегося в море скалистого холма». Из описания Нарын-хисара видно, что она занимала ту же территорию, что и армянские укрепления Айоц берд. По наблюдениям Челеби, там находилось 45 домов, зерновой амбар, оружейный склад, мечеть и дом начальника крепости - диздара. Сообщения о Нарын-хисаре как об «отдельной крепости» есть и у других авторов. Они описывают «прекрасные сводчатые прямоугольные башни» морского фасада, подразумевая, очевидно, под ними крытые хранилища арсеналов.

Арсеналы боевых припасов являлись предметом первоочередных забот османов. Кефе была важнейшей в Причерноморье резервной базой и опорным пунктом Османской империи в ее военных операциях, направленных против Молдавии, Польши и Ирана. К началу XVI века турки сосредоточили здесь почти 800 артиллерийских орудий, тогда как в составе городских батарей могли быть задействованы максимум 40-50 пушек. Постоянный гарнизон крепости включал в себя не более трех сотен воинов, однако каждый шестой или седьмой из них являлся офицером. Челеби называет некоторых штатных «войсковых предводителей»: морского военачальника, который «постоянно выходит в море на пяти фрегатах»; коменданта «замковой охраны»; янычара с восемью подчиненными ему старшинами – «замковыми ага», надзиравшими за состоянием укреплений, пороховых складов, оружия, и некоторых других лиц, перечень которых характерен для военно-тыловых структур. Турки использовали, в частности, в качестве хранилища взрывчатых припасов башню святого Константина. Данный факт со всей определенностью установлен Е. Айбабиной. При археологических исследованиях этого объекта в 1983 году она обнаружила в его основании характерные, лишь случайно не разорвавшиеся во время пожара толстостенные стеклянные шары с порохом и запальными фитилями - своего рода ручные гранаты, начало использования которых может быть отнесено по времени лишь к турецкому периоду в истории города.

Современники оставили разноречивые свидетельства об архитектурном облике Кефе. Одни находили, что здесь

Другие различали две как бы разные среды:

Упомянутые замечания отражают одно очевидное обстоятельство: городской пейзаж изменялся по мере роста численности населения Кефе и под влиянием перемен в его этническом составе.